Работа — это сплошное удовольствие

Уральский режиссер Алексей Федорченко вошел в состав жюри питчинга. В рамках спец.проекта на фестивале «Кинопроба» состоится также показ его последнего фильма «Ангелы революции». Корреспондент фестивальной газеты Илья Боровец успел побесодовать с Алекссем.

 – Для фильма «Ангелы революции» вы взяли ребят из театрального института на эпизодические роли, а также Олега Ягодина, известного театрального актера. Скажите, пожалуйста, как это отразилось на работе в кино?

– Актеры прекрасно справились со своей задачей. Ни разу не было, чтобы кто-то зажимался, все очень свободны. У меня же на площадке такая игра, все в нее включаются с удовольствием. Тем более, те задачи, те сцены, в которых играли блиновцы (студенты курса А.В. Блиновой) – это было просто некое шоу, очень театрализованное. Для них это был удобный эпизод. Фактически, это представление на сцене. И для них ничего нового не было – они же третьекурсники. Поэтому им было крайне комфортно и радостно.

– Можно сказать, что вы остались довольны подобным опытом?

– Я вообще получаю удовольствие от своей работы, она мне очень нравится. Ну, мне глупо быть недовольным. Я уже более десяти лет снимаю кино, и за это время мне государство просто дало несколько миллионов долларов. Ну как можно быть недовольным этим?

– Но ведь работа – это не сплошное удовольствие. Все равно вы проходите через различные испытания…

– Сплошное удовольствие! Это самая лучшая работа на свете, позволяет делать, что хочешь, быть совершенно свободным и потом еще путешествовать по миру благодаря этой работе. И если что-то идет не так, то разочаровываться в себе вообще нельзя. Жизнь одна, и надо ее жить радостно. Можно кино снимать за миллионы долларов, а можно бесплатно. Я вот сейчас снимаю бесплатно. Это неважно. При нынешней технологии, это неважно.

 – В своих предыдущих интервью вы говорили, что первый этап создания фильма – это поиск команды единомышленников. Вам приходится подбирать эту команду для каждого нового фильма?

– Ну, у меня уже сложилась своя команда. У меня и режиссерская группа из фильма в фильм одна и та же, и второй режиссер-ассистент по актерам и по площадке. Часть художников постоянная, администрация моя. Меняется только операторская группа, и, может быть, художники какие-то приезжие. Появляется молодежь на каждом фильме, которая или растет, или уходит дальше. Вообще, это достаточно молодежный процесс, потому что много стало таких ребят на площадке. Среди них есть и специалисты, которые знают свое дело, и люди, которые просто хотят работать в кино, и все равно, кем. Кофе приносить, условно. Хотя это тоже очень важная работа.

 – Театр начинается с вешалки.

–  Ну, можно и так сказать. Всегда очень много любви, и дети рождаются обязательно в конце, через некоторое время.

 – А насколько сейчас велик престиж образования в области кино, и каков гарант того, что после выпуска вы станете востребованным? И как много людей-самородков, наподобие, скажем, Тарантино?

– Совершенно не важно образование. У меня вот его нет. Разве что сценарные курсы ВГИКа. А так у меня экономическое образование. И я начинал снимать, имея экономическое образование.

 – Разве у Вас не было это целью с детства, мечтой?

– Вообще не было. Я не собирался стать режиссером, это случайно получилось. А так, я работал по специальности долго. Снимать может каждый, имеющий некий опыт. Такой вот жизненный опыт, опыт страданий, как я его называю.

 – Есть ли какие-то определяющие характеристики, без которых режиссер не получится из человека? Быть может, это какая-то страсть к кино…

– Никакой страсти у меня нет к кино вообще. Я не киноман. Я не смотрю фильмы, редко очень.

 – Но кино ведь вы любите?

– Я люблю делать кино, да. А смотреть?.. Могу не смотреть, так скажем. Литература важнее кинематографа во много раз.

 – Есть ли какой-то секрет успеха, которым вы бы могли поделиться? Золотое сечение или…

– Золотое сечение – это хорошо. Когда смонтируете фильм, посмотрите в точке золотого сечения, какая фраза или какой кадр. Если фильм правильно смонтирован – это будет очень хороший кадр. Я всегда смотрю это просто из любопытства, а не как данность. Мне нравится, когда там какая-то такая важная фраза, которая вдруг становится девизом фильма, приобретает новые смыслы.

 – Вуди Аллен в своих интервью говорил, что у него никогда не было творческого кризиса, потому что он постоянно работал, то есть, он всегда писал. Можете ли Вы сказать про себя то же самое?

– Возможно в какой-то сложной ситуации впасть в депрессию и ничего не делать. Иногда это даже полезно. Но, когда начался кризис этот, тринадцатого года, я понял, что года два, а то и три, я  не буду снимать кино большое, потому что финансирование резко снизилось. И я сосредоточился на сценариях. То есть, я за эти два года написал три сценария и две пьесы. Получаю огромное удовольствие от процесса написания. И есть у меня сейчас огромный сценарный проект, фильм, и я готов к подвигам.

 – То есть, вы готовы отдать свой материал другому режиссеру?

– Ну, нет, этот материал я для себя писал. Но, в принципе, у меня сейчас такая система, что я могу писать и для других. У меня есть несколько идей больших жанровых фильмов, которые я бы не стал снимать сам, и я, наверное, буду их кому-то продавать, буду искать под каждый сценарий  своего человека, потому что мне нужен, например, человек, умеющий снимать батальные сцены. Таких немного, можно по пальцам одной руки перечислить. Или второй у меня вестерн очень хороший, на историческом материале. Тоже нужен какой-то такой специальный человек. Я этого никогда не делал, и не очень хочу это делать. Буду искать режиссера такого, кто может. И не факт, что в России.

– Вот об этом я и хотел спросить. Просто, что касается крупномасштабных экшн-сцен или батальных, то, как известно, у нас с этим пока большая проблема. Как вы считаете: нам нужно пойти своей дорогой, чтобы научиться снимать подобные сцены, и привлекать больше людей и больше денег соответственно или же учиться у Голливуда, по готовому?

– Нет, учиться надо в любом случае, конечно. И Голливуд – это мощная школа. Но глупо с ними соревноваться, потому что наш бюджет, бюджет всего нашего кино сравним с бюджетом одного их фильма, и мы не можем с ними на равных тягаться. А в низкобюджетном, авторском кино мы можем спокойно выдерживать конкуренцию и побеждать.

 – Какое русское кино будет интересно за рубежом?

– Не знаю, серьезно. Невозможно снимать кино для фестиваля. Ты можешь в лепешку разбиться, делая все по каким-то канонам, тарковско-звягинцевским… Но твой фильм могут не заметить просто. То есть, как звезды сложатся, совершенно неожиданно все происходит. Зависит от настроения, от того, кто в жюри в твоем первом же блоке, какие там фильмы на премьере на большом фестивале, поймут ли твой фильм, какое настроение у членов жюри, как зритель в зале чихнет или зевнет… И победа «Первых на Луне» стала, конечно, неожиданностью. Я никогда не думал, что я буду на каком-то фестивале.

 – То есть, вы самостоятельно для этого ничего не предполагали, не продвигали и не высылали свои работы? Вас просто заметили и пригласили?

– Да. Заметили, пригласили, и для меня уже это было победой, потому что – участие в Венеции. Первый уральский фильм, который на таком фестивале побывал в принципе. И у меня не было амбиций совершенно. Но когда я там посмотрел другие фильмы из своей программы: Херцога посмотрел, Бьорнинена (прим.: скорее всего, имеется в виду Трэвис Клозе), где Бьорк играла, я подумал: «А что! У меня не хуже кино, оказывается». И так чем дальше, тем больше я думал: «А почему бы и нет, а почему бы не победить?..»

 – То есть, вы начали верить в себя уже на самом фестивале, когда посмотрели…

– Я верить в себя стал раньше, я кино снял, когда мне было уже 36 лет. (смеется)

 – А можно ли в кино попасть раньше без такого жизненного опыта?

– Можно, почему… Есть ведь такие люди, которые и в 20 снимают гениальные картины, но таких мало, конечно. Я вообще не понимаю, как люди во ВГИКе учатся на режиссуре после школы. И куда они деваются – они исчезают потом, в никуда. Растворяются в телевизоре где-нибудь. Я пару раз смотрел программу ВГИКовских фестивалей, и это было ужасно, конечно. Потому что это был фильм про… про каких-то грустных проституток и про бандитов. Потому что в таком возрасте дети думают, что они вот в этом разбираются ну очень хорошо.

 – Как говорит Коляда – «свинцовые мерзости жизни».

—Я не против мерзостей жизни в кино. Это нормально. Я против лжи в кино. Когда ты ничего не понимаешь, а что-то делаешь такое, это всегда видно. И, конечно, образец сейчас школы – не ВГИК, а школа Марины Разбежкиной. Сейчас на «Артдокфесте», насколько я знаю, 17 фильмов ее выпускников. Она учит снимать правду. Неважно, о чем, но правду.

 – В программе «Закрытый показ», у режиссера всегда есть возможность сказать своему зрителю что-нибудь перед просмотром. Сейчас, перед вашим показом «Ангелов революции», который, я думаю, многие увидят впервые, выйдет газета (1 декабря). Что бы вы хотели сказать своим зрителям?

– Да вы знаете, честно говоря, у меня уже настолько давно этот фильм был… А я, когда занимаюсь новым проектом, стираю файлы полностью. Фильм чужой уже, я забыл его. Потому что ну сколько можно свое кино смотреть? Ненавидеть начинаешь в какой-то момент. Потому что видишь все ошибки, новые ошибки, которые хочется исправить. И это портит настроение. А зачем себе портить настроение? (смеется) Жизнь – это тяжелая штука. Но для чего специально страдать? Если есть возможность получать удовольствие – надо получать удовольствие.